Версия для слабовидящихВесенне-летний календарно-обрядовый комплекс мордвы Сибири
Для цитирования: Шахов П.С. Весенне-летний календарно-обрядовый комплекс мордвы Сибири. Электронный ресурс «Мордовские фольклорно-этнографические традиции сибирского бытования». URL: http://www.philology.nsc.ru/resources/shakhov/vesenne-let.php
Описание весенне-летнего календарного комплекса локальных сибирско-мордовских традиций проводится на основе разновременных источников: архивных материалов 1975–1986 гг. [Русяйкин 1986; Таракина 1975] и современных записей 2000-х гг. [АТМ НГК]. Ссылки на населенные пункты, обследованные с 2007 по 2011 гг., приводятся в соответствии с принятыми сокращениями [1].
Народный календарь православной мордвы как кодовая система представляет собой органичный симбиоз православно-христианского и дохристианского земледельческого календаря и рассматривается сквозь призму этнической терминологии и различных обрядовых параметров (временного, пространственного, персонального, акционального, атрибутивного и вербального). В самом общем плане годовой цикл народного календаря сибирской мордвы состоит из двух периодов: весенне-летнего и осенне-зимнего. При наличии в структуре календаря праздников, закрепленных за определенными днями (Покров, Рождество, Крещение, Егорьев день, Сороки и др.), ведущее положение занимают подвижные даты, меняющие свое положение в зависимости от празднования Пасхи (Масленица, Прощеное воскресенье, Великий пост, Вербное воскресение, а также Вознесение и Троица). В этом отношении весенне-летний период занимает доминирующую позицию в годовом цикле.
Весенне-летний период календарно-обрядового комплекса сибирской мордвы открывается повсеместным празднованием Масленицы за неделю перед Великим постом (Сырная седмица). Сибирская мордва-эрзя именует этот праздник Ма́стя (Нов., Пав., Бор.), мокша – Ма́сланьце (Н.Куж.) или Ма́сла (М.К.). Практически во всех селах ее также называют Ма́сленкой или просто по-русски Масленица (Инд.).
Акциональный ряд масленичной недели сибирско-мордовского населения весьма разнообразен – катались на санях (Бор., Пав.), при этом кони были ряженые как на свадьбу с колокольчиками (М.К.), катались с горы (Бор., М.К., Нов., Пав., Ал.) [2], дети играли «в борьбу за крепость» (М.К.), взрослые мужчины ездили на лошадях «наперегонки» от города до деревни (Нов.) [3], жгли костры на горе во время проводов Масленицы (М.К.). На проводы Масленицы на горе делали соломенное чучело ростом около метра (ма́сленка, кукла), которую наряжали как женщину «всяким старьём», тряпками, после чего сжигали на костре или даже скатывали её на санках под гору: «А когда на са́нку паса́дят ку́клу и сажгу́т и прака́тяца по́д гару» (Н.М. Кочнева, М.К., 2008). Проводы Масленицы в некоторых мордовских селах позже превратились в «проводы русской зимы» (Нов., В.Коя, Пав.). Также в течение недели «ходили по домам» (Пав. [4], Жер.) с самогоном, пивом или квасом (М.К.); в гости приходили крёстные (крёснай теде́й, крёснай аляй) с подарками (Жер.). Непременная масленичная еда во всех селах – блины (М.К., Нов., Жер., В.Куж., Пав.); кроме этого, готовили рыбу (налим, чебак) (М.К.), стру́жни, вафли (Нов.) и пе́ште (орешки) (Бор., Пав.), которые также пекли в мордовских селах на Новогодние праздники.
Последний день Масленицы – Прощеное воскресенье – «проща́льный день» (Нов., Ал.) или прощёная не́для чи (Нов.) – отмечали, собираясь у родителей за столом. В Алексеевке на Прощёное воскресенье, обращаясь друг к другу, говорили: «Простя мак» (Прости меня) (Н.Куж.). В Новорождественке к этому дню специально готовили печенье теште-кофт (звезды-месяц), кислые блины чапамо пачалксить, яйца. После застолья просили у родителей прощенья. На следующий день начинался Великий пост, поэтому остатки со стола хранились в корзине до Пасхи.
Во время празднования Масленицы песни исполнялись при разных обстоятельствах – когда девушки ходили по улице поперек дороги, взявшись за руки, исполняя любую песню, например, «В селе жила-была Анюта» (Пав.: Павловка – деревня в одну улицу); пели песни, когда делали чучело Масленки из соломы и пели вокруг костра, когда провожали Масленку (М.К.); пели и плясали на «прощальном вечере» в доме родителей (Нов.). Исполняли как русские (Бор.), так и мордовские (Нов.) песни.
Интересно отметить, что эрзянская песня «Сезяка, сезяка» (Сорока, сорока), записанная в 1975 г. в с. Пещерка, названа собирательницей Э.Н. Таракиной «детской песенкой» [Таракина 1975, л. 45], а в серии «Устно-поэтическое творчество мордовского народа» – она относится к разряду «масленичных песен». В экспедиции 2011 г. в Борисово зафиксированы два варианта этой песни, которые информанты называли «стишком, похожим на частушку» («гармошка играет – вот выйди и пляши и спой»). Первый борисовский вариант по образному строю (диалог с сорокой) и форме поэтического стиха близок пещёрскому:
| – Сезяка, сезяка,
Мекс пулынеть кувака? – Од уряжым максызе, Од уряжым казизе. |
– Сорока, сорока,
Почему хвостик длинный? – Молодая невестка дала, Молодая невестка положила. |
| А.И. Редникова, Пещерка, 1975. |
| – А, сезяка, сезяка,
Мекс пулынеть кувака? – Тетям авам рамизи, Покштям бабам казизе. |
– А, сорока, сорока,
Почему хвостик длинный? – Отец матери купил, Старым бабам подарил.
|
| А.Н. Понятайкина, Борисово, 2011. |
Эрзянская песня «Сезяка, сезяка» (с. Борисово Залесовского района Алтайского края). Исполнительница: А.Н. Понятайкина. Запись П.С. Шахова [АТМ НГК, 2011].
Первые два стиха – обращение к сороке с вопросом. Следующее двустишие является ответом в шутливой форме. Второй борисовский вариант 2011 г. поэтического текста имеет развёрнутую форму ответа с «непристойным» окончанием:
| – А, сезяка, сезяка,
Мекс пулынеть кувака? Уху патей, а патей, Сак банясо парямо! Ашо реве ведь ганды, Раужо реве баня ушты. Сак банясо парямо! Чурцян, сернян банязыт, Цилкцят мукур варязот! |
– А, сорока, сорока,
Почему хвостик длинный? Ух, старшая сестра, старшая сестра, Приходи в бане париться! Белая овца воду несет, Черная овца баню затопит. Приходи в бане париться! Нассу, насру на твою баню, Пропищу в дыру твоей задницы! |
| З.И. Камагайкина, Борисово, 2011. |
В Малом Калтае во время празднования масленичной недели мордвой-мокшей исполнялись короткие песни, называемые иногда «частушками» с конечным припевом «Кивась!» (или «Кива!»). Тексты припевок с таким окончанием пелись только в двух случаях– на свадьбе и Масленице, и интонировались на один напев, который всегда координировался с корильными поэтическими текстами, содержащими ненормативную лексику.
Свадебная песня (М.К., 2008):
| 1. Ня кудáтне кóста сáйхть?
Ня кудáтне кóста сáйхть? Лóткова, пáндова, Кáфта пáда ёткова. Кива! 2. Ня кудáтне чýдатне, Ня кудáтне чýдатне. Э́льдень пáдонь гýбатне. Кивась! |
1. Эти сваты откуда едут?
Эти сваты откуда едут? По оврагам, по буграм, Между двумя п… Кива! 2. Эти сваты чудаки, Эти сваты чудаки. Губы, как у кобылы п… Кивась! |
Масленичная песня (М.К., 2011):
| 1. Мáсиньци трáньце,
Масиньци траньце, Áвань пáда кáльце. Кивась! 2. Сти́рень вáряга, Сти́рень вáряга, Вáрьжаманьза áряда. Кивась! |
1. Масленица тёс,
Масленица тёс, Женщины п…– варежка, шýбенка Кивась! 2. Девушки варежку, Девушки варежку Проверим пойдем. Кивась! |
Мокшанская песня, исполняемая во время Масленицы (с. Малый Калтай Залесовского района Алтайского края). Исполнительницы: Н.М. Кочнева, А.Ф. Атманова. Запись П.С. Шахова [АТМ НГК, 2011].
Поскольку Масленица находится на стыке времен года, то в предметно-акциональном, вербально-музыкальном рядах имеют место как проводные концепты, относящие праздник к завершению зимнего периода (катание на санях, взятие снежного городка, сжигание на костре соломенной куклы, ряженой в старые вещи), так и встречные, имеющие отношение к началу весеннего периода (печение блинов, исполнение песен вокруг костра, пение песен-диалогов с птицами).
После Масленицы в Чистый понедельник по улицам уже никто не ходил (Пав.), так как наступало время Великого поста, во время которого песни не пели (Н. Куж., Ал.). Только в эрзя-мордовских поселениях Алтайского края во время Великого поста исполняли специальные песни с припевом «Позяра!» (зафиксированы от жителей сел Борисово, Пещёрка, колхоза «7-й съезд Советов»). Песни «Позяра» называли тундунь моротне (весенние песни) или «постная песня» (Бор.). Их исполняли «четыре девки на крыше, когда «вечерýют» (Бор., 2008) или «на пригон залезут, где талое место» (Пещ., 2011), после чего садились прясть и ткать (Бор.) [5]. Представленный ниже фрагмент поэтического текста с переводом записан в 1986 г. В.Б. Русяйкиным в с. Борисово [Русяйкин 1986, л. 25–26].
| Позяра! Сурка пандысь пижелгадсь,
Позяра! Сурка пандысь мазылгадсь. Позяра! Лись баряка – порнезе, ды, Позяра! Лись одерьва – панизе, ды. Позяра! Одирьванть ваесь пильгизы, ды, Позяра! Листь, атявтым, таргамак. |
Позяра! Сурочья гора зазеленела,
Позяра! Сурочья гора принарядилась. Позяра! Вышел барашек, (траву) выщипал, ды, Позяра! Вышла молодка – прогнала его, ды. Позяра! У молодки утонула нога, ды. Позяра! Выйди, свекор, вытащи (меня). |
| А.А. Кеняйкина, И.Т. Долгова, Борисово, 1986. |
На «материнской» территории у эрзя-мордовского населения бытовали песни примет весны – «тундонь редямат» [ПМНМИ 1988, с. 26; УПТМН 1981, с. 282], «тундонь редямот» [Бояркина 2011, с. 121], – которые исполнялись в период от Масленицы до Пасхи. Эти песни являются разновидностью жанра весенних закликаний [УПТМН 1981, с. 282] и родственны по мелодическому и ладовому строю лирическим песням [там же, с. 284]. Несмотря на то, что в исследовательской литературе описаны различные формы песен жанра примет весны, бытовавшие на территории Мордовии и в Заволжье (5 форм поэтического стиха, различное строение мелострофы – в настоящее время, как указывают исследователи автохтонной традиции, песни примет весны вошли в репертуар художественной самодеятельности [там же]), варианты песен сибирской мордвы-эрзи пока обнаружить не удалось. Имеется только поэтический текст песни данного жанра (опубликованный, однако, в разделе «Мифологические песни») «Мезде тундось неяви» (Как весна узнается), записанный И. С. Поздяевым в 1940 г. в Норильске Красноярского края, где исследователь находился в ссылке и продолжал работу по сбору фольклорного материала [УПТМН 1982, с. 14].
На день весеннего равноденствия приходится праздник народного календаря Сороки (22 марта), который приурочен к церковному дню памяти Сорока Севастийских мучеников (9 марта по старому стилю). У мордовского населения Сибири этот праздник зафиксирован только у мокши и имел следующие названия – Со́раки (Н. Куж), Жа́варанки (Жер.), Жаваро́нки (Сос.), Со́рак свиты́х (В.К.), Со́рак све́те (Ал.).
Во всех населенных пунктах в мокша-мордовских семьях, а также у русского населения этих сел (В.Коя, Ал.) делали из теста печенье в виде птиц, которое называли на́рмоне (Ал., Н. Куж.). Оно предназначалось для детей, которые бегали с ним по улице и бросали через крышу (Жер.), к небу (В. Коя) или просто показывали птицам (Н.Куж., Ал.). Русские женщины в мордовских селах иногда клали такое печенье во дворе дома на забор или на столб (Ал.). Дети при этом кричали по-русски или по-мордовски.
Русский вариант
| Жаваро́нку прилети,
Кра́сный лéту принеси́, Нам здаро́вья… |
| П.П. Нюхаева (Жер., 2009). |
Мокшнский вариант
| Нармыне, нармыне!
Саты тязы, Саты тязы! Тутасть каре сай, Тутасть каре сай! |
Птички, птички!
Прилетайте сюда, Прилетайте сюда! Весна скорей наступит, Весна скорей наступит! |
| А.И. Подсадникова (Ал., 2009) |
Отмечая 25 марта церковный праздник «Благавеще́ние», варили из теста «прасви́рки»: «Из сдобного теста сперва большой такой клубочек сделаешь, патом сверху поменьше и варишь» (В.И. Бурдина, Пав., 2011).
В субботу накануне Вербного воскресенья (Вирма – Н.Куж.) в домах делали уборку (Нов.), ходили в тальник или «согру» за вербой (Бор., Пав.). В воскресенье готовили рыбу (Жер.). Утром мать новой вербой будила детей, произнося следующие слова (Бор.):
| Стяма́ давай!
Верьба корьцк, Верьба корьцк, Верьба корьцк! Штобы сила улизы! |
Вставай давай!
Верба колет, Верба колет, Верба колет! Чтобы сила была! |
| М.Н. Ёргина (Бор., 2008) |
Вербу наряжали «фантиками», ставили к «боженьке» и хранили до следующего года (Нов.). Старой вербой выгоняли на пастбище скот, приговаривая кудув сакшнык (досл. пер. – домой возвращайся) (Бор.). Прошлогоднюю вербу помещали в стайку или грядку (Пав.).
Помимо обычной словесной формулы, которую произносила мать, поднимая утром детей, в мокшанском селе (Ал.) также зафиксирован интонируемый образец.
Маскайкина Е.И. (Ал.): «Когда́ утром вста́нишь, например, ребятишек и своего́, который лежит – и бьёшь»:
| Вирмась кишти,
Вирмась морай, Вирмать аватсь аварди |
Верба пляшет,
Верба поёт, Верба-мать плачет |
«…а теперь живу, не́кава похлеста́ть». Коров тоже хлестали «вербачкой», выгоняя на пастбище (при этом ничего не говорили).
В тексте представленной формулы упоминается один из мифологических персонажей мордовского пантеона – Верба-мать (Вирмава). В этнографической литературе описывается, бытовавший ранее на автохтонной мордовской территории дохристианский обряд, связанный с культом покровительницы весеннего ветра Вармавы [6] (варма – ветер, ава – женщина, мать), приуроченный к вербному воскресенью [Бояркин 1983, с. 60].
На Вербное воскресенье продолжался Великий пост, в связи с чем петь песни не разрешалось (Н.Куж., Ал.). Этот запрет усиливался накануне Пасхи, когда гулять на улице и петь песни считалось грехом – «шайта́н поймает» (Н.Куж.) [7]. Перед Пасхой мать запирала детей дома, не пускала на репетиции в клуб (Сос.). Накануне также усиливались ограничения в питании – в первую и последнюю неделю Великого поста ели только картошку и капусту (Бор., Сос.). Утром в день Пасхи до обеда совсем не ели (М.К.). Тем не менее, пост не распространялся на трудовую деятельность: «Господь за руки не берёт» (Бор.). Также накануне праздника в субботу ходили в баню (Бор.). Еще за месяц до Пасхи девушки собирали по домам конопляное волокно (по горсти) для того, чтобы вить веревки для качелей, а парни готовили жерди, копали ямки (Ал., Н.Куж.). В субботу на том месте, где раньше растает снег, привязывали качу́лю, что считалось «истори́ческим приведе́нием» (Бор.), то есть исстари заведённым.
Праздник Пасхи очень почитался в мордовской среде и назывался мордвой-эрзей (Бор., Нов., Пав.) И́нечи (досл. «ине чи» – великий день), мордвой-мокшей (Н.Куж., М.К.) – О́чижи («оцю ши» – большой день). Особое отношение выражалось в повышенном аксиологическом статусе Пасхи – «светлейший праздник, праздников праздник, самый честный и хороший» (Ал.), которую очень редко называли официально «Пасхой» (Инд.), а говорили просто «Па́ска».
Всю ночь перед Пасхой в доме горел свет (Ал., Пав.). В это время готовили паньджякай (ватрушки) (Бор., Сос.), пельмени, сюкурушки (булочки) (Бор., Чус.), «паски», куличи (Бор., Нов., Жер.), блины па́чат (М.К., Жер., Чус.), шаньги (Пок., Род.), сладкие пироги с ягодой (мокш М.К.; Сос., Бор.), пироги из кишок, иногда пирог из мяса (Бор.), вареники (эрзя М.К.), стружни, «вахли» (Нов.) и, конечно, красили яйца (Нов., Бор., Жер.). Ночью также шили детям новые платья «чтобы яички собирать» (Бор., М.К., Н.Куж., Ал.), а также длинную рубаху для взрослых але́нь па́нар (Ал.), «светлую кофту» (Инд.), «льняную наволочку» (Ал., Н.Куж.), а молодые при этом вышивали (Ал.). На ночь перед Пасхой также делали из соломы или камыша «кади́лы» (Н., Нов., М.К., Сос.) – см. Фото № 1. Такое украшение иногда называли по-мордовски нюди (М.К.) и вешали ночью к потолку возле икон, где оно кружилось в течение всей следующей недели.
У жителей мокши в Алексеевке сохранились любопытные сведения о предпасхальном цикле. Вечером перед Пасхой, как стемнеет, взрослые и старшие дети совершали обрядовый обход двора с внешней стороны изгороди, внутри двора, в стайках. Остальные при этом стояли дома и молились. С собой брали икону, хлеб с солью или свечку с ножом [8]. Во время обхода двора обращались к Богу, просили сохранить двор, постройки, животных и людей:
| Шка́ень Го́рьневецке!
Спасай и сахраня́й Ю́штонькай, ку́донькай, Лапанянькай, ло́маненькай, Жа́банькай, а́тенькай, Симань, симань Спасай и сохраняй От нечистава духа, Злых людей, Хищных зверей. |
Бог Всевышний!
Спасай и сохраняй Двор, дом, По́лки, людей, Детей, пожилых, Семью, семью Спасай и сохраняй От нечистого духа, Злых людей, Хищных зверей. |
| А.И. Подсадникова (Н.Куж. (Ал.), 2009) |
Эта традиция обхода двора сохранилась у некоторых жителей Алексеевки до настоящего времени (Н.Куж.), кроме того, она была распространена в Малом Калтае, где мужчина со свечой или «ла́данкой» должен был трижды окружить дом и пригон (М.К.).
Перед полуночью совершали «гадания слуховыми образами» (терм. В. Смирнова [Пропп 1995, с. 117]), для этого выходили во двор к воротам или за деревню «слушать» (нужно было, чтобы пуговицы не были пришиты крестом) (Ал.). Гадания у сибирской мордвы были распространены не только в период от сочельника до крещения, но и в предпасхальный вечер.
Подсадникова А.И. (Н.Куж.): «В по́лначь…бли́зка к по́лночи нам дедушкаz…старые люди кама́ндывали всё…близка к по́лночи: «Ну, пайдёмте слушать». Выходим ва двор к варо́там. «Слушайте внима-а-ательна. Если услышите где-та плачь в каком-то дваре́, улице – мне патом скажите. Услышите, может до́сками гремят где-та ва двара́х – патом мне скажите. У вас уши харо́шие, харашо́ слышите». Вот, мы слушаем. У сасе́дей напротив доски загремели и как-бу́дта плач у них же. «Ну, па́шли абра́тна. Ну, чё слушали?». Гаварю́, вот напротив нас Сле́саревы жили – доски гремели ва дваре́, а сестрёнка гавари́т: «Я плач какой-та вроде слышала, негромкий плач слышала». Он гавари́т: «Эта у них кто-та умрёт в э́там гаду́». И то́чна, в э́там гаду́ хазя́ин до́ма умер и плакали».
Ровно в полночь с крыльца дома по всей деревне стреляли из ружей, заряженных солью – «прогоняли нечистых духов», «стреляли чертей» [9]. В этнографической исследовательской литературе о европейской мордве также встречается акциональная ситуация «стрелять из ружей» в предпасхальный вечер, только происходило это после поминовения предков, когда выходили их «провожать» за околицу, стреляя им в вслед, что очищало «путь от чертей» [Корнишина 2004, с. 395].
В Сибири зафиксировано «христосование» на кладбище ночью (Ал.) или рано утром (Бор.), в обоих случаях это делали старые люди. Ночью взрослые также начинали ходить христосоваться по домам, собирая стряпню в сумку, а выпивку в бидон (Пав.). К Пасхе, как и к другим большим праздникам, готовили брагу (Пав., Нов.) или пиво (Сос., Б.Н.). Всю пасхальную неделю, начиная с воскресного утра, в основном, дети (Сос., Пав., Чус., М.К., Род.) и молодежь (Нов.) ходили по домам собирать яйца («ко́кушки»). Взрослые ходили христосоваться к родственникам и к тем, у кого были маленькие дети (М.К.). В течение всей недели ходили в гости (Бор.), гуляли «по домам» (Нов.), собирались по 12–14 домов (М.К.). Повсеместно христосование проходило по-русски.
Качели ставили там, «где снег растает» (см. Фото № 2), в каждом крае села (Н.) или на традиционных местах сбора молодежи – на горе Песок пандо и Василень пандо, на поляне Верань озиме (Нов.). Качели называли в мокшанских селах ка́чат (Сос.), нюрям (М.К., Думч., Жер.), урям (В.К.) [10], в эрзянских – качу́ля (Бор., Ник.). На качелях качались как дети, так и старики. Парни-строители брали за качание плату яичками (Жер., Ал.). Если взрослые ходили гулять по домам, то дети ходили «по качелям» (М.К.). Ритуальные качания продолжались почти до Троицы (В.К.). В праздничную неделю дети играли на горе в шарик [11] (Нов., М.К.) и на качелях («шлёпали» того, кто качается, чтобы сказал «кто твоя подруга», Ал.).
Качели являются важным традиционным этнографическим атрибутом пасхального периода не только потому, что люди разного возраста (дети и старики) и социального статуса [12] обязательно качались во время и после Пасхи, но еще и потому, что этот предмет-реалия маркировался музыкальным кодом. Известно, что когда только ставили качели, пели песню и водили хоровод «А мы просо сеяли» (Бор.), что вместе со значением, которое придавали старики («чтобы лён повыше вырос»), качаясь на качелях, создает определенное семантическое поле аграрного смысла.
Зорькина А.Г. (Бор.): «Маладёшь и старые сабира́лися. Старые сабира́лися то́жэ сади́лися: «Качни́те, што́бы лён павы́шэ вы́расла. Пакача́йте меня, што́бы лён павы́шэ вы́расла. Тагда́ ведь сеяли каждый себе, вот и лён сеяли».
Именно возле качу́ли на Пасху начинался весенне-летний цикл хороводов – «где качались, там и хараво́дили». Так, собираясь возле качелей «все кому не лень» (мужчины, женщины, молодые и старые), брались за руки и проходили цепочкой до конца деревни хороводом типа «стрелы» и исполняли песню на русском языке, возвращаясь обратно, тоже вели хоровод (М.К.). Также играли в линейный игровой хоровод «на́ два по́лка», исполняя песню «Бояры, да вы зачем пришли?» (Бор., Н., Пещ.), когда играющие парни и девушки шли линиями навстречу друг другу. Пение велось в виде диалогов в вопросно-ответной форме. В этот же хоровод играли на лугу или на поляне во время празднования Троицы (Бор., Пещ.). В Борисово также записана «круговая песня» «Наварю я пива» (1986 г.), которая исполнялась в период от Пасхи до Троицы. Во время хождения по гостям пели «ра́нешные песни», русские и мордовские – «Комолявка», «Там в саду малина» (Н.).
В последний день светлой недели (в воскресенье) собиралась группа девочек около семи человек возрастом 10–13 лет «провожать Паску» (Ал.). В отдаленном месте (в лесу или за огородами) к вечеру под деревьями девочки сооружали из досок детскую комнату со скамейками и столом, где устраивали небольшое застолье (блины, яйца, квас) [13]. Подбрасывание яиц вверх с определенными словами обозначало проводы Пасхи:
Подсадникова А.И. (Н.Куж.): «К воскресенью последнему завади́ли блины́ апя́ть же, яйца красили, им памага́ли, кане́шна и стряпать и всё, девчонки <…>. Пайдём за агаро́ды. Пи́хты расли́ за агаро́дами. В пихтача́х этих сделаем домики. Наладим как ко́мнатку – скаме́ечки-не скамеечки, а до́стачки принесём и столик вроде бы наладим туда. Тря́пачек навешаем ещё туда, напривя́зываем, што́б краси́ва-та бы́ла. Квасу нальём в бутылки, яичек вазьмём, настря́панава вазьмём и идём. В апределённае время назначим пад вечер. Харашо, если мальчишки не узнали и не разари́ли наши домики. Придём, яички паэ́таваем… пакида́ем, пакида́ем – праважа́ем значит Па́ску<…>. Пакида́ем яички, сади́мся, квас пьём, еди́м <…>. Матери и бабушки рассказывали».
| О́чижи, О́чижи!
Пек ла́цыо́тать! Са́йкис од та́ксак! |
Пасха, Пасха!
Хорошо прошла/отметили/празновали! Через год опять приходи!» |
| А.И. Подсадникова (Н.Куж. (Ал.), 2009) |
В несколько другом акциональном плане проводы Пасхи проходили на территории Мордовии и Самарской области. В роли Пасхи выступала нарядно одетая девушка или парень на лошади светлой масти, которых провожали всем селом, распивая пиво на улице [Корнишина 2004, с. 395–396].
Во время пасхальных обходов по дворам мордва эрзя и мокша, а также русские обследованных сибирских сел пели тропарь «Христос воскресе из мертвых» три или пять раз (Род., Пав., Бор., М.К., В.Куж., Н.Куж., Нов.). В с. Видоново Залесовского района Алтайского края, где проживали чалдоны, молитвы на Пасху не пели, как в соседней мордовской Камышинке, а читали (М.К.). После праздника молитву пели в любое время до Троицы (М.К.) или до Вознесения (Н.Куж., Ал.), в том числе на поминках, а также когда заходили в дом или просто, общаясь по телефону (М.К.).
Следом за пасхальной неделей в мордовском традиционном календаре Сибири располагаются праздники, так или иначе связанные с земледелием. Это Егорьев день (6 мая), который зафиксирован только у кемеровской мордвы-эрзя. В этот день сеяли рассаду капусты (Нов., Инд.), а также «варили» яичницу (омлет), «чтобы куры неслись», ходили гулять на гору (Нов.). Обязательным считалось появление крови животного в этот день, в связи с чем метили овечек, обрезая ушко (Нов.) [14].
Особенно отмечался праздник «День борозды», во время которого жители деревни устраивали народные гуляния – перетягивание каната, лазание на высокий столб за подарком (сапогами) (М.К.). В некоторых сёлах в советский период этот традиционный праздник трансформировался в «День красной борозды», который также устраивался после посевной (Нов., Коч.). Однако даже в советское время, когда сеяли пшено, обязательно обращались к мифологическим покровителям природы, культ которых весьма развит у мордвы, в том числе на территории Сибири.
Подсадникова А.И. (Н.Куж., Ал.): «Бог Расти́тельности, имя-та не знают, а всё равнó [говорят] “Растéния шкáй”… Кидáют в зéмлю пшенó и гаваря́т: “Расти́ , хлéбушэк высóк, кóрень глубóк, кóлас вели́к – Кáтада кши́ди, кóрьнеце óцю ýлеза, прéце тожэ óцю, стéбельце крéпкай” – вот так выгавáривали».
В мордовских (эрзянских и мокшанских) сибирских коллекциях только этнографическими сведениями представлен весенний церковный праздник Вознесение («Приплавлéние» – Пав.), отмечаемый в четверг на сороковой день после Пасхи, неотъемлемым акционально-предметным рядом которого являлось приготовление печенья в форме лестницы, которое ели и ставили на «божни́чку» (Жер.). Это печенье, которое различалось по способу приготовления, называли по-разному – жóмки (Пав.) или кýцеманят (Жер.).
На 50-й день после Пасхи православная церковь празднует день Троицы [15]. Так называется сам праздничный день и период гуляний в большинстве мордовских сел Сибири, кроме Малого Калтая, где его именуют Трóйцяня.
К празднику делали уборку дома (осокой набивали матрасы, натирали песком полы – Сос.). Дом украшали березовыми ветками – крыльцо с двух сторон (Бор.), наличники и ограду, делали берёзовую аллею от крыльца до ворот (М.К.). Сибирская мордва проводила гуляния на Троицу в лесу (Жер., Коч.), на горе (Инд., Нов.), на поляне (Пещ., Пав.) или просто ходили в лес за цветами, при этом столы ставили «в ограде» (М.К.). На природу шли всей деревней с 12 часов дня и гуляли до позднего вечера (Нов.) [16]. На поляне расстилали холщовый холст, клали еду, «выпивку» (Пещ., Нов., Инд.). В некоторых селах девушки плели венки (Коч., Нов.) из березы, марьина корня (марья каряйни), а также из цветов огоньков (иногда сделанные венки оставляли «на могилках» – Бор.). Гадали также на цветочных венках, бросая их в воду (чей дальше уплывет, та не скоро «женится» – Жер.). Как девушки, так и парни плели плети из макушек берёзы, которые наряжали цветами («хóдишь и хлéщишь» – Нов.).
Досуг молодежи был весьма разнообразным – качалась на качелях (Нов., Сос.), играли в лапту (Инд.; чикáса – М.К.), в разные игры, связанные с парами «парень-девушка»: третий лишний (Пав.; кувáка лáськинясь – М.К.), ручеек, кукареку яудо (Нов.). Последняя игра представляла собой хоровод-шествие.
А.К. Шелковникова (Нов.): «Па парам встаём, а один встаёт впереди и кричит: “Кукареку яуду!” “Кукареку” – эта петух спел, а “яуду” – дескать, разайди́тесь. И там двое [задняя пара] бегут – они далжны́ встрéтица, [а если тот, кто кричал] кого-то поймает – ани́ пáрай встают, а катóрый астаёца без пары – апя́ть кричит. Девчонка кричит – старáеца паймáть мальчишку, мальчишка кричит – старáеца паймáть девчонку, штóб пáрай встать». В этот хоровод играли уже поздно ночью. Расходились по домам, когда улица заканчивалась (Е.Л. Сарайкина, Нов.).
Благодаря подобным хороводным играм парни с девушками начинали дружить (М.К.) или «заставляли дружить» девчонок с ними – в случае отказа подговаривали ребятню забросать их воробьиными яичками (Пав.).
Музыкальный код троицкого периода у сибирской мордвы представлен хороводами и хороводными песнями – женщины пели песню и водили хоровод «проходная разлука» (М.К., 2008); водили круговой хоровод под песню «Сабирались девки, да на ягару» (М.К., 2011); под песню «Тюлинушка, тялинушка», называвшуюся тюлинь моро, девушки водили круговой хоровод, в центре которого находились парни (Пав., 1983); весенняя круговая песня «…на часовенке два голубя сидят, один голубь ничего не говорит, другой голубь разговаривает» (Бор., 1986); упомянутый выше линейный игровой хоровод и песня «Бояры, мы к вам пришли» (Н., 1975; Пещ., 1986; Бор., 2011; Пещ., 2011).
Как видно из приведенного списка, русские хороводные песни прочно вошли в календарный репертуар троицкого весенне-летнего периода сибирской мордвы-мокша и мордвы-эрзя. В настоящее время в некоторых сибирских регионах вовсе не сохранились никакие весенние песни, а в лесу на Троицу исполнялись только русские лирические песни «У родимой мамоньки», «Рябина», «Деревенька моя» (авт.), «Катя-Катерина, купеческая дочь», «Потеряла я колечко» (Инд.), «Под окном черёмуха колышется» (Коч.). Специальные троицкие мордовские песни (тройцянь морот), которые на территории Мордовии составляют отдельную жанровую группу весенне-летнего периода [Бояркин, Бояркина 2004, с. 726], в сибирских музыкально-этнографических экспедициях 2007-2011 гг. не зафиксированы – «троицань эрзянь моротнень не специальная, а гуляночная песня» (Бор.).
Но в кемеровских записях 1983 г. обнаружены мордовские троицкие хороводные песни, связанные с обрядовой ситуацией «проводов Весны». Эрзянская песня «А, слобода, слобода» (Коч., 1983) исполнялась группой девушек, идущих за «конём» во время шествия, сопровождающего проводы весны. За девушками шли более пожилые женщины. Конь представлял собой ряженое чучело, которое изготавливали в воскресенье после Троицы (в кемеровской Новорождественке воскресенье после Троицы называли «Игрища» – Нов.) и, видимо, проносили по деревне (Пав., 2011). В.Б. Русяйкин высказывает предположение, что эта песня «из протяжной семейно-бытовой перешла в разряд хороводной» [Русяйкин 1986, т. 1, л. 130]. В другой сибирской деревне исполнялась песня «Веснась ютась» (Чус., 1983), когда выносили «коня» за деревню для сожжения. На Алтае также сжиганию предавался другой тро́ичный атрибут – «кукла» из соломы и тряпок, которую надевали на палку, и девочки ходили с ней по домам с песнями, собирая яйца, из которых позже в одном доме «варили яичницу». Соломенную куклу потом зажигали и бросали в реку (Бор., 2008). Кемеровская мордва-эрзя называла «куклами» двух ряженых девушек, которые в воскресенье после Троицы плясали перед каждым домом, а остальные пели под гармошку. Хозяева при этом выносили вареные яйца, которые молодежь съедала в лесу. Такой праздник назывался просто – Весна (Чус., 2011), Веснань чи (Пав., 2011). Можно предположить, что хороводная песня «Тюлинушка, тялинушка» (тюлинь моро), упомянутая выше (Пав., 1983), исполнялась именно в день проводов Весны. Возможно также, что информация, записанная в Чусовитино с промежутком около 30 лет – о сжигании «коня» (1983) и ряжении девушек-кукол (2011) – дополняет друг друга, создавая более целостную картину окончания праздника Троицы.
В статье Л.Б. Бояркиной «Тундань прважама» (м.), «Тундонь ильтямо» (э.), (Проводы весны) [Бояркина 2011, с. 334-336] описывается традиционный мордовский праздник, приуроченный к последнему воскресенью троицкой недели, который проходил в три этапа: озкс (моление), Троицянь чувтонь мельга молема (поход за Троицким деревом) и карнавал тундонь ильтямо. К статье прилагается нотация одной строфы долгой песни «Илязо пува варма вирь ланга» (эрз., «Пусть не дует ветер над лесом»), которая, видимо, была приурочена к третьему этапу проводов весны. Можно предположить, что записанные в экспедициях 1975-2011 гг. на территории Кемеровской области (Чус., Пав., Коч.) и Красноярского края (В.К.) четыре варианта песни «Вай, иля пува, варма вирь ланга», которые в Сибири не связаны с обрядовым комплексом народного календаря, когда-то были приурочены к обрядовым действиям проводов Весны.
Эрзянская песня «Вай, иля пува» (с. Павловка Ленинск-Кузнецкого района Кемеровской области). Исполнительница: В.И. Бурдина. Запись П.С. Шахова [АТМ НГК, 2011].
Ряжение и хождение по деревне на «проводы Весны» в воскресенье после Троицы, видимо, образует общий акциональный ряд разных региональных, в том числе сибирских мордовских традиций, имеющих всё же локальные разновидности. Так, в мокшанской Алексеевке на проводы Весны, которые также называли «проводами Троицы», парня или девушку наряжали листьями папоротника, а иногда сразу двух человек (в тексте одной из песен, записанной в кемеровской Кочкуровке в 1983 г., о ряжении девушек листьями деревьев – «Адя, мольтям, ялгай-душай»), и в сопровождении молодежи проходили через всю деревню с «гармо́никами» и балалайками под пение частушек. В этот же день жгли костер (Ал., 2009).
Подсадникова А. И. (Ал., Н. Куж.): «Троицу праважáли бóлее взрослые девчата, ребята… Вот сабирýца вся маладёшь… в лесу [за деревней] пáпаратник рос и цветы всякие. Вот сабирёца маладёшь, а мелюзга ужэ за ними – учимся у них всему, перенимáем. Вот балалайка, этат балалáешник парень, ишо девушка была – зрелая девушка тóжэ на балалайке харашó играла. Ани́ так игрáют – две балалайки, три гармóники. С аднавó дáльнева канцá деревни и через всю-ю-ю деревню играют ани́ , пляшут, частушки паю́т, мы за ними тóжэ идём все, милюзгá вся пад ручки идём и ани́ пад рýчки всé на всю ширину улицы и мы за ними также идём [в шеренге шли только девушки]. Вот дашли́ да э́тай паля́ны, да пáпаратника да э́тава. Вот аднавó челавéка – в аснавнóм наряжался Андрей-балалаечник. Из пáпаратника, значит, юбка, из пáпаратника кофта, из пáпаратника рукава, из пáпаратника башлы́к, все в цветах навтыкáют, весь в цветах. И вот атсюда уже кто балалайку, кто гармонь и пад частушки ужэ идём абрáтна, все идут в деревню. Он впереди идёт и наплясывает… А народ весь на улице, всé смотрят, так рады, што так маладёшь атмечáет праздники. Через всю деревню так вот праведём. В канце улицы снимает с себя всё эта адея́ние. Эта бы́ла да вайны́».
По некоторым сведениям, Троицу провожали не через неделю, а на третий день после праздника (во вторник) днем (Ал., В.Куж.). При этом также рядился мужчина (делал брюхо, горб, привязывал на голову «кушаки́» – некоторые жители называли его ругательно пад сильме – «п… глаз»), выставляли на улицу столы, жарили яичницу, наряжали березку (В.Куж.).
Как видно из представленных описаний обряда проводов Весны или Троицы, он является общим для мордвы-эрзи и мордвы-мокши. В это время пели как хороводные мордовские песни, так и частушки под гармошку или балалайку, а также «совремённые» песни с гармошкой (Сос.).
Интересно заметить, что в другом региональном варианте «ряжение папоротником» является акциональной принадлежностью следующего за Троицей Петрова дня (12 июля). Такой наряд назывался карёлгань наряд, который делала вся молодежь деревни (М.К.) [17]. Обязательным на Петров день было приглашение гостей и приготовление баранины, из которой варили целый чугун мяса, а некоторые также варили в печке косы, заплетенные из бараньих кишок. Такая трапеза называлась бóран пря́ я́рцаму, что дословно можно перевести, как «баранью голову есть» (М.К.). Баранину, хлеб и ягоду на Петров день также было принято нести на кладбище (Нов.). Хождение на кладбище на поминки в Петров день некоторыми информантами считалось присущим только мордве, поэтому Петров день носил статус «мордовского праздника» (Инд.).
Завершают весенне-летний период народного календаря сибирской мордвы три спаса (медовый, яблочный и ореховый) [18] и праздник сбора урожая. Последний отмечали «сабантуем», где резали быка, пили медовуху; гулянием в клубе (Нов.); награждением передовиков производства, проходившим с грузовой машины с опущенным бортом (М.К.); домашним ужином, на котором «по стопочке обносили» (Ал., Н.Куж.).
Завершая обзор весенне-летнего периода календарного обрядового комплекса сибирской мордвы следует отметить, что многие элементы, обширно представленные разнообразными акционально-предметными и вербально-музыкальными планами и в некоторой степени реконструированные, демонстрируют высокую степень включенности календарных дат в систему жизнедеятельности этноса второй половины XX века, о чем свидетельствуют устные источники.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Алтайский край: Борисово (Бор.), Никольск (Ник.), Малый Калтай (М. К.), Пещерка (Пещ.) Залесовского района (2008, 2011); Кемеровская область: Николаевка (Н.) Чебулинского района (2007), Новорождественка (Нов.), Индустрия (Инд.) Прокопьевского района (2007, 2008), Кочкуровка (Коч.), Сосновка (Сос.) Гурьевского района (2011), Павловка (Пав.), Родниковский (Род.), Чусовитино (Чус.) Ленинск-Кузнецкого района (2011); Красноярский край: Большая Ничка (Б. Н.), Жерлык (Жер.), Верхняя Коя (В. К.) Минусинского района, Нижний Кужебар (Н. Куж.), Алексеевка (Ал.), Верхний Кужебар (В. Куж.) Каратузского района (2009). Наверх
[2] Катались на корыте (Бор., Нов.); на обработанной навозом и водой доске или корзине, которую называли лоток, горнома (М.К.), ледянка (Пав.), завозня (для катания до 20-ти человек) (Нов.); на простой доске для катания седяв (М.К.). Наверх
[3] Наперегонки ездили от г. Прокопьевск до д. Киня (прежнее название Новорождественки), после чего тот, кто проиграет на скачках, накрывал стол (Нов.). Наверх
[4] В Павловке с пятницы начиналась «густая масленица», «гульба́» (5-6 семей гуляли у каждого по очереди). В соседней д. Новороссийка гуляния проходили в одном доме. Наверх
[5] По устным сведениям от поздних сибирских переселенцев Красноярского края известно, что мокша-мордовская молодежь Зубовополянского района Республики Мордовии после Масленицы также по вечерам собиралась в один дом заниматься рукодельем (Жер.). Наверх
[6] По сведениям XIX в., на автохтонной территории в канун вербного воскресенья устраивали моление (озкс), где молодежь веселилась, пела песни и играла в «соблазнительные игры». Мордовские песни кануна вербного воскресенья на этнической территории пока записать не удалось [ПМНМИ 1981, с. 14]. Наверх
[7] С нарушением этого запрета связаны изменения ценностных нормативов традиционной культуры, которые имели место во время Великой отечественной войны: «Мать пошла перед Пасхой в кино, повесила к иконам портреты Сталина и Ленина… Стала материться. Если бы был Бог, разве позволил бы войне быть?» (Н.Куж.); «Война сгубила нас, проклятый» (Бор.). Наверх
[8] Подсадникова А.И. (Н.Куж.): «Ве́черам, то́лька стемне́ло – идут женщины, мама шла уже, меня с сабо́й брала как старшую. Берёт иконку, свечку, хлебушка, соли на хлебушек и акружа́ют с улицы весь двор. И при этом гавари́т, к Богу абраща́еца, штобы спаси́ и сахрани́, Гаспо́дь, весь наш двор, все наши пастро́йки, всех животных, всех людей. Па-мардо́вски всё гаври́т. Пришли дамой, эта всё паста́вили на стол – булку хлеба целую и квас паста́вят. Накроют палате́нцем – эта все начу́ет здесь». Наверх
[9] Подсадникова А.И. (Н.Куж.): «Ра́ньшэ в каждом доме бы́ла ружьё. Висит над дверя́ми <…>. В по́лначь, ро́вна в по́лначь ужэ́ заранее [дед] зариди́л ружьё солью. «Теперь пашли́ стреля́ть». Выходим, на крыле́чка стано́вимся – дедушка стреляет. И везде слы́шишь стреляют, стреляют, стреляют везде. Ага, пастреля́ли, пришли дамо́й. Эта нечистых духов атганя́ли са дваро́в». Наверх
[10] Дословно с мокшанского языка нюря́м переводится как колыбель, качели [Мокшанско-русский словарь 1998, с. 425]. Пасхальные качели называли «большие нюрямы» (М.К.). Наверх
[11] Мальчики на горе или на могилках играли в шарик (ча́рик на́лксема) – один подбрасывал деревянный шарик, другой отбивал палкой (шаровкой), третий ловил и бросал обратно, чтобы тот, кто подбрасывал, положил шарик в лунку. Если успел положить, то потом он будет отбивать (М.К.). Наверх
[12] В Алексеевке на Пасху на качелях качали невесту (А. Кукушкину, в девичестве Киршеву), которая при этом причитывала (А.И. Подсадникова, Н.Куж.). Наверх
[13] В эрзянской деревне записана игра Куды́ньки, в которой девочки из 4-х досок делали подобие избы, стол, готовили из листьев еду, делали из тряпок кукол, приглашали в гости детей из соседних кудынек, сами ходили в гости (Бор.). Наверх
[14] Акциональный элемент жертвоприношения, выраженный в обязательном кровопускании, также зафиксирован у сибирской мордвы-эрзи на второй день свадьбы во время приготовления ритуального супа из петуха или курицы (Бор., Ник.). В автохтонной традиции приношение в жертву курицы – один из древнейших обычаев мокши и эрзя. Так, во время новоселья курице отрезали голову и орошали кровью порог нового дома – существовало поверье, что без этой жертвы в доме счастья не будет, а Кудава (покровительница дома) сама возьмет себе жертву из числа членов семьи [Бояркин 1981, с. 14-15]. Наверх
[15] На Троицу сибирская мордва-эрзя пела следующие православные молитвы («божественные песни»): «Пресвятая Троица», «Святый Боже», «Отче наш», «Богородице, Дево, радуйся» (Бор.). Наверх
[16] Наиболее популярными были лесные гуляния всем селом, особенно с послевоенного времени до 1980 гг.: «если бы загорелся дом, то вся деревня сгорела бы» (Нов.). Наверх
[17] В традиционной культуре автохтонной мордвы описаны различные варианты обряда «Проводов весны», в которых Весну изображали ряженые люди. В их костюме обязательно присутствовала зелень (трава, листья папоротника, ветки, цветы и пр.), таким же образом украшали себя девушки на Петров день [Корнишина 2004, с. 398-400]. Наверх
[18] На первый Спас угощали медом (Инд.), до праздника не разрешалось кушать ягоды (Нов.); на второй (яблочный) спас у мордвы-эрзи приходился родительский день (М.К.); «Третий спас – рукавички на запас» (Нов.). Наверх
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
АТМ НГК – Архив традиционной музыки Новосибирской государственной консерватории им. М. И. Глинки. Мордовские коллекции музыкально-этнографических экспедиций 2007–2009, 2011 гг. в села Алтайского края, Кемеровской области и Красноярского края. Ед. хр. А0234 (рук. Н. В. Леонова), А0235 (рук. Н. В. Леонова), А0236 (рук. Н. В. Леонова, П. С. Шахов), А0243 (рук. Н. В. Леонова), А0250 (рук. П. С. Шахов), А0251 (рук. П. С. Шахов), А0252 (рук. П. С. Шахов).
Русяйкин 1986 – Русяйкин В.Б. Фольклорный материал, собранный во время фольклорно-музыкальных экспедиций (1983-1986 гг.) в мордовские населенные пункты Сибири. Ч. 1. Архив Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. Ед. хр. Л-837. 152 л.; Русяйкин В.Б. Фольклорный материал, собранный во время фольклорно-музыкальных экспедиций (1983-1986 гг.) в мордовские населенные пункты Сибири. Ч.2. Архив Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. Ед. хр. Л-836. 128 л.
Таракина 1975 – Таракина Э.Н. Фольклорный материал, собранный летом 1975 года в селах Залесовского района Алтайского края. Архив Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. Ед. хр. Л-517. Рукопись. 65 л.
Бояркин 1981 – Бояркин Н.И. Исторические корни мокша-мордовской народной музыки // Памятники мордовского народного музыкального искусства. В 3-х тт. Т.1. Мокшанские приуроченные песни и плачи междуречья Мокши и Инсара. Саранск: Мордов. кн. изд., 1981. С. 10–22.
Бояркин 1983 – Бояркин Н.И. Мордовское народное музыкальное искусство / Науч. ред. Е.В. Гиппиус. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1983. 184 с.
Бояркин, Бояркина 2004 – Бояркин Н.И., Бояркина Л.Б. Музыкальное искусство // Мордва. Очерки по истории, этнографии и культуре мордовского народа / Гл. редкол. Н.П. Макаркин (гл.ред.) и др. Саранск, 2004. С. 713–759.
Бояркина 2011 – Бояркина Л.Б. «Тундань прважама» (м.), «Тундонь ильтямо» (э.) («Проводы весны») // Бояркина Л.Б. Мордовская музыкальная энциклопедия / Под общ. ред. Н.И. Бояркина. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 2011. С. 334–336.
Корнишина 2004 – Корнишина Г.А. Традиционно-обрядовая культура мордвы // Мордва: очерки по истории, этнографии и культуре мордовского народа. Саранск: Морд. кн. изд., 2004. С. 388–445.
Мокшанско-русский словарь 1998 – Мокшанско-русский словарь: 41000 слов / Под ред. Б.А. Серебренникова и др. М.: Русский язык, Дигора, 1998. 920 с.
ПМНМИ 1981 – Памятники мордовского народного музыкального искусства. В 3-х тт. Т. 1. Мокшанские приуроченные песни и плачи междуречья Мокши и Инсара / Сост. Н.И. Бояркин, под ред. Е.В. Гиппиуса. Саранск: Мордов. кн. изд.-во, 1981. 292 с.
ПМНМИ 1988 – Памятники мордовского народного музыкального искусства. В 3-х тт. Т. 3. Эрзянские приуроченные песни и плачи Заволжья / Сост. Н.И. Бояркин, под ред. Е.В. Гиппиуса. Саранск: Мордов. кн. изд., 1988. 337 с.
Пропп 1995 – Пропп В.Я. Русские аграрные праздники: (Опыт историко-этнографического исследования). – СПб.: Терра-Азбука, 1995. – 176 с.
УПТМН 1981 – Устно-поэтическое творчество мордовского народа. Т. 7. Ч. 3. Календарно-обрядовые песни и заговоры / Общ. ред. Б. Кирдана. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1981. 304 c.
УПТМН 1982 – Устно-поэтическое творчество мордовского народа. Т. 9 Мордовские народные песни Заволжья и Сибири / Сост. И. Сибиряк. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1982. 332 с.