Для цитирования: Шахов П.С. Осенне-зимний календарно-обрядовый комплекс мордвы Сибири. Электронный ресурс «Мордовские фольклорно-этнографические традиции сибирского бытования». URL: http://www.philology.nsc.ru/resources/shakhov/osenne-zim.php

Описание осенне-зимнего календарно-обрядового комплекса локальных сибирско-мордовских традиций проводится на основе разновременных источников: архивных материалов 1975–1986 гг. [Русяйкин 1986; Таракина 1975] и современных записей 2000-х гг. [АТМ НГК]. Ссылки на населенные пункты, обследованные с 2007 по 2011 гг., приводятся в соответствии с принятыми сокращениями [1].

Структура народного календаря в целом во многом следует порядку православных праздников, но, как известно, народный календарь, в том числе мордовский, представляет собой симбиоз православно-христианского и дохристианского земледельческого календаря. Так, осенний период мордовского календарно-обрядового комплекса Сибири открывается, казалось бы, церковным праздником Покрова Пресвятой Богородицы (14 октября), но наполняющее его предметно-акциональное содержание, как и во многих других церковных праздниках, имеет народные архаические черты. Группа пожилых женщин (Пав.), одна женщина (Чус. [2], Пав.) или компания из 5-6 человек 20-40 лет (Род. [3]) наряжались в шубы (Пав., Чус., Род.), которые иногда выворачивали, брали веник (Пав.), надевали шапки (Пав., Чус.), маски из бересты (Род.) и ходили днем по домам «пугать», «ленивых будить» (нузяксны тандафтнемат – Пав.), «тараканов выгонять» (Чус.). При этом говорили «какие-то стишки» (Пав.), пели (Чус.), приплясывали и хлопали «махна́шками».

Предметно-акциональный ряд праздника Покрова, зафиксированный от мордвы-эрзи Ленинск-Кузнецкого района Кемеровской области, относит исследуемую локальную традицию к архаическому типу традиционной народной культуры, для которой характерна высокая степень символизации окружающего мира и ритуализация повседневной жизни [57а, с. 6]. В частности, это проявляется в наличии культурных (символических) значений утилитарных вещей. Веник, как известно, является одним из наиболее семантически нагруженных предметов домашнего обихода и связан как с утилитарной, так и с множеством обрядовых функций (отгонной, очистительной, защитной, лечебной, «благодетельной») [Виноградова, Толстая 1993, с. 32]. В описываемом ритуале отгонная обрядовая функция веника представлена акциональным рядом («тараканов выгонять», «ленивых будить») и сопряжена с предметно-действенным кодом потустороннего мира (вывернутые шубы, маски из бересты, действие «пугать»).

В ноябре отмечен только канун Рождественского поста (27 ноября), на который обязательно готовили пельмени (Нов.).

На мордовской автохтонной территории песни зимнего периода мордовского земледельческого календаря начинаются циклом, исполняющихся при обрядовом обходе дворов, величально-поздравительных песен, к которым относятся песни-колядки и песни-тавунсень. Обрядовые функции, тематика, композиция этих песен совпадают, различия сводятся лишь к рефренным или зачинным словам – каляда или тавунся (таунсяй) [УПТМН 1981, с. 11-18]. Поэтому все зимние величально-поздравительные песни [Бояркина 1988, с. 17] или песни-благопожелания [Бояркина 2011, с.120] в исследовательской литературе обозначаются единым жанровым определением калядань морот [ПМНМИ 1988], калядамо морот (мокш., эрз.) [УПТМН 1981; Бояркина 2011], калядат [ПМНМИ 1981].

К зимним песням примыкают приуроченные к тому же времени зимние обрядовые песни Рождественского дома (Роштува кудонь морот), подразделяющиеся на долгие (роштува кудонь кувака морот) и игровые корильно-шуточные (роштувань налхксема морот) Рождественские песни, которые пелись на протяжении двух недель во время святок с 24 декабря по 7 января [4] в каждую ночь, чередуясь с ритуальными плясками [Бояркин, Бояркина 2004, с. 724; Бояркин 1983, с. 28; УПТМН 1981, с. 11].

В сибирских мордовских селах колядные песни (песни-колядки и песни-тавунсень) исполнялись в разное время зимних праздников: на сочельник 6 января с утра, а также под Старый новый год – от Рождества до 14 января (Нов.), на Рождество вечером (Н.), на Новый год и на Рождество (Ро́штова), а также вечерами до Крещения (Бор.) у мордвы-эрзя; перед Рождеством 6 января вечером (М.К.), на Новый год (Жер.), на Рождество (В.К.), на Рождество и на Старый Новый год (В.Куж.) у мордвы-мокша.

Песни-тавунсень записаны только в Красноярском крае от мордвы-мокша (Жер., В.Куж.). Как в Жерлыке, так и в Верхнем Кужебаре, несмотря на то, что зачинное слово в этих песнях тáуси-таýси (В.Куж.), ýси-тавýси (Жер.), исполнительницы называют их колядками: «как калядýют как эти = прóсют вроде бы падáрки» (Жер.); «Тáуси-таýси – эта калядá» (В. Куж.) [5].

Как пишут исследователи мордовского музыкального фольклора, на автохтонной территории существовали три возрастные группы колядующих, которые колядовали в разное время суток. Группа стариков-пастухов начинала обход дворов ранним утром, после шли группы детей, а незамужние девушки и холостые парни колядовали под вечер. [Бояркин 1983, с. 28; Бояркин, Бояркина 2004, с. 724].

В сибирских мордовских традициях зафиксирован разнообразный персональный ряд, который имеет различия чуть ли не в каждом селе: колядовали дети с утра (Нов.), взрослые вечером (Н.), разные группы взрослых и детей по вечерам (Зорькина А.Г. (Бор.): «Есть группами хади́ли, есть па двóе сабирýца, трóя, есть дажэ адѝн – адѝн нарядица и пашóл»). Раньше в с. В. Коя утром шли колядовать пастухи, но информанты помнят только колядку, которую исполняли как дети (по 4-5 человек), так и взрослые.

Вашлаева Т.Д., Вирясова Г.П. (В.К.): «Галя, а вот пастухи в Ражэствó какую песню пели, а? Я, знаешь, помню казык этат пел «Гулял па Уралу» //////. Он не умéл эта [нужную песню] петь <…> как эта, ни каляда, теперь ужэ всё забыли».

Группа детей (от 2 до 5 человек) колядовали на улице за окном, исполняя «У́си-тавýси», а в дом заходили только взрослые и поздравляли уже по-русски «Сею-вею» (Жер.). Дети пели колядку «Тáуси-таýси» в сенях дома у дверей (В. Куж.).

Мордовские колядные песни Сибири зафиксированы в трех формах.

Колядные песни с ритмически выделенным возгласом-рефреном «Каляда!», повторяющимся после каждого стиха. Для первой формы характерны два подвида, связанных с рефренным словом «каляда», которое может повторяться два или один раз в строфе. Колядные песни этой формы записаны в Сибири от мордвы-эрзи. Двойное повторение рефренного слова зафиксировано в с. Новорождественка Кемеровской области.

Е. Л. Сарайкина (Нов., 2007): «А вот на Ражэствó = на Ражэство у нас такóе – у меня была песня = /// мардóуская» . «Де-ети пели. Вот, например, я с работы иду, эта ужэ к дверям падхажý ужэ начинаю: “Каляда-а идёт!” /// . «От, придёшь = например, придёшь – просишь кáляду – эта чё-нибуть гастѝнцу. Если гастинцуz… вот и начинаешь».

Эрзянская колядная песня (с. Новорождественка Прокопьевского района Кемеровской области). Исполнительница: Е.Л. Сарайкина. Запись Н.В. Леоновой [АТМ НГК, 2007].

В колядке, записанной в 1975 г. Э.Н. Таракиной [Таракина 1975, л. 41] в с. Борисово рефрен «каляда» повторяется один раз.

В вариантах колядок, записанных с. Борисово Алтайского края [Таракина 1975, л. 41; Русяйкин 1986, т. 1, л. 21–22], рефрен «каляда» так же повторяется один раз. Приведем вариант текста 1986 года:

Колядная песня с возгласом-зачином «Ай, каляда, каляда!» без рефрена. Возглас-зачин «Ай, каляда, каляда!» ритмически не выделен и по форме соответствует последующей мелостроке. Данный тип свойственен мокшанским колядкам.

Н. М. Кочнева (М. К., 2008): «Рáньши хади́ли. Наряжáюца и с песня́ми ходят. Наряжались в длинные юпки = харашо, красива, ну как на празник. Эта мардóфские песни – я ни всю помню Эта перед Раждеством калядки – шэстóва, да вéчерам. Ани, эта, па дамáм, и каторым пад акóшка падайдут».

Колядная песня с возгласом-зачином «Тауси-тауси!» («Уси-тавуси») без рефрена. Поэтический текст колядной песни данного типа также записан в мокшанских сибирских селах (Сос., В. Куж., В.К.). По музыкально-стилевым особенностям колядка близка к речевым формам интонирования [11].

А. С. Митрейкина (В. Куж., 2009): «Эта на Ражэствó и на Старый Новый. Ой, дак нас ганя́ли, Госпади! Ещё дивчёнками были <…> За дверь встанишь, ну в сéнки зайдёшь и к дверям падайдёшь и “Тáуси-таýси, сáлдан бардаýси, тишz…”. На всю, на всю! Штоб на всю = и да канцá».

От сибирской мордвы-эрзи и мордвы-мокши также записаны русская поздравительная форма посеванья с зачином «Сею-вею» (Бор., Жер., Нов.), а также православный тропарь «Рождество Твое», который пели во время «славления» при обходе дворов утром 7-го января (Нов., Пещ., Бор., Инд., Сос., Б.Н.).

Зорькина А. Г. (Бор.): «Зерно занаси́ли, штоб радилáся: “Сею-вею, пасеваю, Новым годам праздравляю”. Штобы радилáся, чё сею, штобы радилáся. Тада благодарят = и еду дают или там этат вина пададут».

Нюхаева П. П., Коннова Р. Н., (Жер): «На Новый год хадили сеяли: “Сею-вею пасеваю, с Новым годам паздравляю…” = ведь знала зимой, а щас забыла. “Сею-вею пасеваю, с Новым годам паздравляю = сяду на стаканчик, на дудачке играет, с Новым годам паздравляет”. Как-та так (патом – здраствуйте, хазяюшка, с Новым годам!), вот и угастишь. Взрослые в избу заходили, сеяли (пшеницу брасали), стóпачку нáда им падáть [дети пели «ýси-таýси» за окном]».

Соколова Э. Д. (Нов., 2007): «Человек, ряженый в козу, ходил по дому, а гости говорили слова: “Куда коза рóгом, там жито стóгом. Куда коза хвостóм, там у вас всё добром будет”».

При анализе поэтических текстов колядных песен (эрзянских и мокшанских сибирских образцов), обнаруживаются несколько ключевых поэтических мотивов, связанных с предметно-акциональной сферой обряда (ритуальные блюда, обход дворов).

Практически в каждой колядной песне присутствует мотив требования подарков, в качестве которого могут выступать «липлёшка» (сюкором), пирог (бéряка), орешки из теста (пéштенят), а также свиные ножки / душистые ножки (тýва пи́льге / ши́нимаи ножки). В Мордовии, после исполнения детьми колядки, хозяйки угощали их кусочками пирога, который специально пекли для этого случая [Бояркин 1983, с. 29]. Так и в сибирских мокшанских деревнях специально к зимним праздникам из теста пекли орешки – пéштенят [15].

Упоминание в поэтических текстах сибирских колядных песен «свиных ножек» свидетельствует о сохранившихся в Сибири архаических элементах этнической традиционной культуры, так как свинья являлась одним из культовых домашних животных у мордвы. Так, по этнографическим данным, первая ночь на празднике Рождественского дома была посвящена мифологическому покровителю свиней Тавунсяю (Таунсяю), во многих колядных песнях присутствует тема пожирания свиньей ребенка, кроме того, на столе в Рождественском доме свинина являлась обязательным ритуальным блюдом. П.И. Мельников-Печерский пишет, что в канун Старого Нового года (1 января по старому стилю) «православная церковь празднует день Василия Великого, который в народе считается покровителем свиней», «сохраняется обычай в этот день молиться своему богу свиней Таунь-oзаису и даже называют его в молитвах Василием (Вельки-Васяй)» [Мельников 1981, с. 57].

Алтайская мордва-эрзя на праздник «Василий вечер» (Пещ.), который, по словам информантов, отмечался в канун Рождества, варили свиную голову и пекли пироги со свининой [16]. В мокшанском селе Малый Калтай к рождественскому столу жарили свинину (шеня́пт). Кемеровская мордва-эрзя (Пав.) на Старый Новый год также готовили блюда из свинины – валнынь сюлут (свиные кишки с пшенной кашей на молоке) и тувонь пильге (холодец из свиных ножек).

В музыкально-фольклорном комплексе автохтонных мордовских традиций сюжетный мотив свиньи, помимо поэтических песенных текстов, нашел отражение в ритуальной пляске с программным наигрышем Тува [Бояркин 1983, с. 35-36]. Как пишут исследователи, мордовские песни-тавунсяи похожи на колядки, но более древнего происхождения. Колядки возникли на основе новогодних песен-тавунсяев путем приурочения к рождественским дням и замены припева «таунся» словом «коляда» [УПТМН 1981, с. 18–19; Ефимова 2004, с. 512].

Записанные в мокшанских селах Сибири колядки с возгласом-зачином тауси-тауси / уси-тавуси и представленный в поэтических текстах предметный код (свиные ножки), а также этнографические данные – свидетельствуют о сохранившихся в сибирском фольклоре реликтовых элементах традиционной мордовской культуры.

Другим обязательным поэтическим мотивом является мотив благопожелания, связанный с плодородием (пожеланием хорошего урожая) и чадородием (пожеланием родить ребенка). Благопожелание плодородия выражается фразой чачи сюру чачиза («рождающийся хлеб пусть родится») и описанием качественных характеристик хлеба с помощью сравнительного падежа (компаратива): с оглоблю его стебель, с дугу – колос, с белое яйцо – зерно. В случае удовлетворения просьбы колядующих о подарке, появляется мотив благопожелания чадородия, связанного с рождением парня (в мокшанской колядке выражено именем Николай и отрицательной формой «не Николаеву Прасковью») с красивой/белой головой, чтобы был «умный» и «хороший», «мать любил» и «отцу помогал».

Одним из текстовых маркеров сибирских мордовских колядок является наличие мотива отрицательного пожелания, если хозяева не удовлетворят просьбу о подарке: «если не дашь (не вынесешь) лепешку (пирожок, орешки), то роди ребенка (парня, девочку) с болячкой на голове, чтобы по лавкам бегал (ходил), в пироге с творогом ковырялся / в квасной (дрожжевой, помойной) кадке утонул / провалился в дерьмо / кочергой вытащат, травяным веником выдерут».

Мотив отрицательного пожелания может усиливаться до мотива угрозы, как в мокшанской колядке: «тебе в лоб вобьем гвоздики / залезем на ваши полки / “навалим” в ваши седла / залезем на ваши полати / “навалим” в ваши мясные горшочки / залезем в ваши сани / “навалим” в ваши рты».

Акциональный (действенный) ряд, сопровождающий величально-поздравительные песни в разных селах имеет различный состав. Так, в Новорождественке во время пения колядок как наряжались и плясали, так и просто «приходили в гости», просили «гости́нцу» (Е.Л. Сарайкина, 2007). Наряжались и плясали во время исполнения колядок или частушек также в Борисово и Никольске – ряженых называли шули́гинай (шули́гины), которые так же могли «воровать» продукты:

Зорькина А. Г. (Бор.): «А есть вот снаряжáюца – и снаряжены в избу зайдут, а кто-нибуть там па халади́льникам шáрица. Што есть – пильмéни или мяса стáщут. А патом сабирýца где в кучу – пильмéни стряпают, если наварóвана = пильмéни стряпают и жарют едят вместе же каторыхz… какая группа ходит – эта группа жэ сваё = нарабóтали = дабы́ли ани патом эти праедáют».

В Малом Калтае между Рождеством и Крещением же наряжались шули́ганат (цюли́ганат) и плясали под пение русских песен («…и жэнщины и мужыки – мужыки нарижались бабами, бабы мужыками» – Н.М. Кочнева, М.К., 2008), в то время как мордовские колядки исполнялись раньше (6 января вечером), к их исполнению наряжались «красиво», как на праздник. В селе В. Кужебар дети ходили «славить» по домам «замаскированными». Как видно, в сибирских традициях во время исполнения колядок большое значение имеет пляска и ряжение.

На «материнской» территории так же отмечается значительная роль плясок, особенно в Рождественском доме (см., например, [Бояркин 1983, с. 36]). Во время святок у мордвы, как и у русских, кроме исполнения колядок, было принято играть, плясать, гадать, рядиться и прочее [УПТМН 1981, с. 11].

В сибирских селах колядующие с собой приносили зерно, пшеницу для посеванья (Бор., Ник., Жер.), сумку или корзинку для подарков (Н., Бор., М.К.), а также пустую бутылку на случай, если хозяева нальют самогона [17]. Хозяева могли и выгнать колядующих («пинка дать», «в снегу навалять», «нашулиги́нить») в случае если они испугали детей ряженьем или оскорбили словами колядки.

Зорькина А. Г. (Бор., 2008): «Вот рас я пóмню маленький были, наэрна мне лет шэсть была [в 1924 г.] – мы отца чуть ни задавили. И заходит этат как, мужык. <Вечерам ужинаем, толька вечерам> ужинаем, он заходит – на ево барáнины рагá, баранины авчи́на (прям овечья шкура, а на эти вот где ноги-та, рукавá сунул, а рагá, этат какы – всё этат, гóлоу цэликóм, этат, в шкуру так натинýл). А мы ужэ напугалися фсе, как закричали, за отца схватилися. И этат, знáчица, знаем, што ни барáн-челавéк зашёл – чёрт зашёл».

Митрейкина А. С. (В. Куж., 2009): «Ох, пашли мы к аднаму деду “Тáуси-таýси”, а он дет старый был ужэ, вышэл как “Ах, плэ-плэ-плэ-плэ!” и нас гнать = мы бегом аттуда, ну чё, девчёнками».

Атрибутивный план значительно расширится, если включить в него вещи и предметы, с помощью которых наряжались шулигины – юбки, кофты, лапти, платки, сито на голове, скатерть, бич у сопровождающего ряженых (Нов.) [18]; сажа (или красная краска из порошков) на лице, «перевёрнутая» наизнанку шуба (сажа на лице и вывернутая наизнанку шуба у европейской мордвы были необходимыми атрибутами человека, который в Рождественском доме исполнял пляску медведя [Бояркин 1983, с. 37]), подведенные брови, «маски́» из газеты или купленные, цыганские платки, бахилы на ногах, зубы из картошки, «понашитые, понавешанные» тряпки, «баранины рога и овчина» (Бор.), капроновые чулки на голове (В.Куж., М.К.). Ряженые становились либо «смешными» (М.К.), либо «страшными» (Бор.), «чертями» (В.Куж.) и чинили беспорядки, «пакастили».

Митрейкина А. С. (В. Куж., 2009): «Пáкастили хадили, очень дажэ пáкастили. Варатá мы = эти чурками, брёвнами закладывали. У каво сáни на ýлицэ, мы на ýлицэ эти сáни все выставляли. Машины едут – абъежáют всё. Салóму жгли пряма на дарóге [один костер на дороге]».

В Мордовии на рождественские праздники девушки и парни собирались в бане или специально нанятой избе, которую называли «Роштувань кудо» (Рождественский дом) [УПТМН 1981, с. 45; Бояркин 1983, с. 38].

В Сибири (Пещ., 1986) от мордвы-эрзи записаны два варианта песни Рождественского дома «Штирьдян, теке штирьдян» («Пряду, все пряду»). Кроме того, в поэтическом тексте сибирско-мокшанской лирической песни «Ивáнынь Мáренясь» (М.К., 2008, 2011) встречаются строки, повествующие о пляске девушки в Рождественском доме. Эрзянская молодежь с. Борисово, рядившаяся в течение дня, которую называли «ýлишниками», к вечеру «ходили по баням» – шутили и пели «скрóмные» песни («зрячие не пели»). Видимо «скрóмные» песни, исполняемые в банях «ýлишниками», следовало бы трактовать как скорóмные (непристойные, запретные), противопоставленные «зрячим» (дозволенным, разрешенным) [19]. Известно, что до появления клуба молодежь собиралась в один большой дом (Коч.).

Во время рождественских праздников в Сибири было принято катать по деревне своих или соседских детей на санях (Бор.), а также ворожить (Нов., Бор.).

Зорькина А. Г. (Бор., 2008): «Есть у кавó эти как кашóвки назывáлися эти … сани-та. Сани с отвадáми этат = сáдют своих детей или сасéдских и па дерéвни катáют = на лóшади».

Мичкаева Е. Е. (Нов.): «Варажить варажила (под Старый Новый год) – куриц лави́ла – пьяница или какой мужык будет. Ну, вот зашли, курицу паимáли, паимáли. Воду пастáвили, замок паложили, деньгу паложили. Кто-какой у тебя муж будит – если в замок клю́книт курица – занáчит вор будет, если в деньгу – денежный, если в воду – пьяница будит точна. <…> Варавáли дравá – любит, не любит – палéнами кидáли. Если не любит, то уж ты не сабирáйся за невó зáмуж».

Мазяркина У. М. со снохой (Бор.): «Лет наэрна 15 была мне или 16 можэт = такжэ, штобы поваражить. Паéшь и штоб никто не заметил = лошку <рас> в вáленак сýнишь и на улицу бегóм = к сталбý где варóта. К варóтам падбегáешь, стучи́шь (раза 3-4) и гавари́шь : “Косо кискать неóнгеть, тосо монь жáйнихим” (“Где сабáки лают, там = мой сýжэный-ря́жэный”)».

Все, кто рядились, ходили по домам и пакостили, на Крещение (Крещчéния, Бор.) должны были «смыть с себя всё это» в проруби (Нов., М.К.), так как «Крещéние ужэ святáя, восвети́т весь мир – тада ужэ ни хóдют» (Бор.). Обливались возле проруби (М.К.), а мальчики ходили по домам, обыскивая их, и девочек вытаскивали на улицу и закапывали в снег деревянными лопатами, что означало купание в Иордане (Ал., Н.Куж.). Некоторый смысл очищения можно усмотреть также в жжении костров из соломы в ограде дома утром 19 января, что означало «выгонять злой дух» (Нов., Пещ.). В 12 часов ночи или в 6-7 утра ходили за водой в прорубь (Бор., Н., Пав., Нов.) или «Иордань» [20] на реку или на колонку (Жер.). Крещенской водой обрызгивали дом (Нов., Пав.) и пользовались ею в течение года в лечебных целях и для крещения детей (Н.). В домах и хозяйственных постройках накануне Крещения хозяин дома или женщина угольком или мелом ставили крестики (Нов., Ал.), при этом говорили «Перекрести, Господи, окна и двери, пазы и щели» (Мичкаева Е.Е., Нов.). Естественно, что крест («хрёст») является неотъемлемым атрибутом этого христианского праздника, что находило отражение в блюдах праздничной кухни. Кроме приготовления мордовских блинов (Ал., Н.Куж.), обязательной была выпечка крестов из теста (Жер., В.К.) [21].

На европейской мордовской территории (с. Оркино Саратовского уезда) в преддверии Крещения стряпали лепешки (коней) в виде серпа полумесяца. Утром дети, а позже взрослые объезжали родственников на конях и собирали «лепёшки-кони» [Шахматов 1910, с. 715].

Подобный предметно-акциональный ряд в обследованных сибирских селах не фиксировался. Но в эрзянских населенных пунктах Алтайского края (Бор., Пещ.) в 1986 г. записаны песни с рефреном «Ося!» [Русяйкин 1986, т. 1, л. 23–24], поэтический текст которых свидетельствует о приуроченности к крещенскому празднику.

Таким образом, атрибутивный обрядовый код «лепёшки-кони», зафиксированный на автохтонной территории, находит отражение в вербальном фольклорном источнике сибирской мордвы. Разновременные источники материнской и переселенческой традиций в некоторой степени дополняют и объясняют друг друга.

В эрзя-мордовском ареале Залесовского района Алтайского края колядные песни «Каляда!», крещенские песни «Ося!», а также песни «Позяра!», исполняемые после Масленицы во время Великого поста, составляют единую группу типовых напевов с ритмически выделенным возгласом-рефреном, повторяющимся после каждого стиха.

Существенной спецификой бытования календарных песен является их включенность в социум, в коммуникацию жителей села, зависимость от степени традиционной общинности населения, которая помогала долгое время сохранять в быту песенные образцы календарной обрядности. В настоящее время, в некоторой степени разобщённость сельского социума и другие проблемы выступают отрицательными факторами в сохранении традиционного песенного календарного цикла.

Е. И. Кротова, А. Е. Четвергова (Ник., 2008): «Я ужэ сичáс закрывáю – и сичáс ходят – я уж сичáс закрывáю. Спрашý, гóлас ни Макси́мкина [внук] – иди на хер. Ну зачем? Я адинóкая, лягу ды всё! Зачем нужны? Нам ни интерéсна ужэ сичáс, сынок. Не-ет, я вот примерна ни хади́ла раньше = к нам хади́ли».

Н. М. Кочнева (М.К., 2008): «Нас мамка не пускала [колядовать]. У нас вот = на Пасху эти вот, кристóсяца, ана как-та не разрешала нам: “Чё будете бегать?! Дома всё есть – кушайте дома”. А мы всё равно пайдём… Эта как пабирáца ей казáлася: “Ни хадите, дома и фсё есть”. А мы пайдём же гулять – и пабежáли па дерéвни».

Э. Д. Соколова (Н., 2007): «Бабушки рано закрываются, поэтому мы года два уже к ним и не ходим, а вот вокальная группа у нас ещё – мы стараемся ходить».

Тем не менее, в полевых исследованиях последнего десятилетия были зафиксированы целостные музыкально-поэтические образцы календарного фольклора зимнего периода и множество контекстных сведений, позволяющих реконструировать календарно-обрядовые мордовские традиции Сибири.

[1] Алтайский край: Борисово (Бор.), Никольск (Ник.), Малый Калтай (М. К.), Пещерка (Пещ.) Залесовского района (2008, 2011); Кемеровская область: Николаевка (Н.) Чебулинского района (2007), Новорождественка (Нов.), Индустрия (Инд.) Прокопьевского района (2007, 2008), Кочкуровка (Коч.), Сосновка (Сос.) Гурьевского района (2011), Павловка (Пав.), Родниковский (Род.), Чусовитино (Чус.) Ленинск-Кузнецкого района (2011); Красноярский край: Большая Ничка (Б. Н.), Жерлык (Жер.), Верхняя Коя (В. К.) Минусинского района, Нижний Кужебар (Н. Куж.), Алексеевка (Ал.), Верхний Кужебар (В. Куж.) Каратузского района (2009). Наверх

[2] В Чусовитино зафиксированы воспоминания мордвы-мокша с. Ясная поляна (в конце 1970-х гг., когда с. Ясная Поляна перестало существовать, жители переехали в соседнее с. Чусовитино). Наверх

[3] Ритуальный обход ряженными на Покров проводился до 1980-х гг. в с. Покровка Алтайского края, где проживали мордва-эрзя (Покров Пресвятой Богородицы являлся престольным праздником). Позже в пос. Родниковском (Род.), куда переехала покровские эрзяне, Покров уже таким образом не отмечали, просто стряпали пироги с ягодой. Покров также был престольным праздником в мокшанском с. Демьяновка, жители которого проживают ныне в с. Сосновка. Наверх

[4] В связи с тем, что земледельческий календарь мордвы смешался с христианским (церковным) календарем, в фольклористической литературе принято указывать даты зимних праздников по старому стилю [УПТМН 1981, с. 9]. Даты праздников у сибирской мордвы, зафиксированные в полевых материалах, соответствуют новому стилю. Наверх

[5] Вариант величально-поздравительной песни села В. Коя Минусинского района Красноярского края представляет собой текстовый гибрид песни-колядки и песни-тавунсень (этот вариант имеет зачин «каляда, каляда» с продолжением текста песни-тавунсень из с. В. Кужебар). Наверх

[6] Вариант строки «Пóза парць вáязо» другой исполнительницы Е.Е. Мичкаевой (Нов., 2008): «Дрóба парьц вáязо» («дроба парьц» – дрожжевая кадка, кадка с гущей). Наверх

[7] В записанном годом позже варианте этой колядки, исполнительница заменила прилагательное слово «мазый» (красивый) на слово «ашо» (белый) (Сарайкина Е.Л., зап. 2008). Наверх

[8] Вариант произношения последней строки: «Аванзо вечкезы, тятянькстынь робутазо/помогала» (Чтобы мать любила и отцу помогала) (Нов., 2008). Наверх

[9] Комментарий исполнительницы к переводу: «Кáляда, дай ýряж, ну снахá, дай мне липлёшку, если не дашь липлёшку, ради́ сына = лысава, штоп па лавкам бéгала, в квáсную бочку утанýла. А если дашь мне сю́кором – эта липлёшку, то краси́вую парнишку ради́, ýмом-рáзумом был и харóший <…>. Вот, и вот и всё, там пасмеёмся, да абни́мимся, да и всё» (Е.Л. Сарайкина, Нов., 2007). Наверх

[10] Комментарий исполнительницы к переводу: «Ай, каляда, каляда, ну щчакай – эта брáтова = примерна вот, у маевó дяди жэнá щчáкай называют. Дай пиражóк, еслив ни дашь пиражóк = эта, шачазы иднеце – ради́ лся штоб ребёнак. По полz…эта, раньше же полки были – лáвце ланга я́каза = óшкс пáрьц вáяза. Па лавке штоб хадил, и штобы упал в тваю лахáнку [ошкс – помои, парьц – кадка, ваяза – утонуть]» (Н. М. Кочнева, М.К., 2008). Наверх

[11] Мокшанский текст колядной песни «Тáуси-таýси» и перевод записан со слов информанта и выверен носителем языка, уроженцем с. Старая Теризморга Старошайговского района Республики Мордовия Д. Н. Кукиным. Наверх

[12] В варианте колядки с. В. Коя: «Талалáй-балалáй, тýва пи́льге падавáй» (Талалай-балалай, свиные ножки подавай), зап. от Т. Д. Вашлаевой и Г. П. Вирясовой. Вариант с. Жерлык: «Ти́шки лепёшки, сви́ниная нóжки / Давáй, падавáй, солдан пéштене давáй!» (зап. от П. П. Нюхаевой). Наверх

[13] Вариант строки с. В. Коя: «Вáрят шáвтам э́ськенят» («Тебе в “задницу” вобьем гвоздики») (зап. от Т. Д. Вашлаевой и Г. П. Вирясовой). Наверх

[14] Комментарий исполнительницы: «Кто чё-нибуть вынесет… пештенят – вот эти галýшечки-та делают. «Свиные ножки» эта проста так ужэ паёца, а кто вынесет свиные ножки? А вот эти пештенят вынасили. Кто там деньги вынесет, кто чё можэт = а кто и выганит, еслиф ни так скажем, вот што какатам кургазнт – эта ужэ такое выражение, што нельзя сказать [насрём в рот]. Вот за это палучáли мы» (А. С. Митрейкина, В. Куж., 2009). Наверх

[15] Рецепт пéштене: «Мы раньше всигда́ эти стряпали. А тесту завади́ли – малакó там ли́ли, жыру нимнóшка, яи́чки и муку = пшени́чные. И замéсывали, так тýга – не си́льна тýга, но тугавáто, тýга, штобы = раскатать раскатаешь и парéжишь нажóм (на квадратики). И патóм или на скаварóтке или на рускай печке испичёшь. Прóста на скаварóтке, ну, наливали мáсла, а так сгари́т. А в печке так пекли – мукой нимнóшка пасы́пишь. А в пéчку кадá на листу, то так ужэ – ани там ни сгарят ужэ, а пастепéнна пику́ца, а на скаваро́тке жэ гаря́чая плита – нýжна масла дабáвить [когда вытаскивали из печки] маслом немнóшка ещё. Ани блестя́щие и мя́кнут – мя́хкие. Пéштене эта как = как вот называют арéшки» (П.П. Нюхаевоа, Жер., 2009). Наверх

[16] Ветчанина П. Ф. (Пещ., 2011): «Перед Рождеством был “Василий вечер”. “Василий вечер” – это предрождественский вечер, варили всегда свиную голову. С утра мама русскую печку затопит. Вот мама достанет огромные два чугунá с русской печки. И вот, достанет сначала одну = переберет = голову. А мясо потом как-то она возьмет, с чеснакóм всё делала. Мы [дети] первые садились [помогать], там = где малéнька и цáпнешь, пост же так-то, где мама отвернется. Ведь раньше пасты́ саблюдáли. Патóм, вот, убрали одну голову, разобрали всё, косточz… мякоть отдельно, косточки отдельно /// Потом мама достанет кары́цэ, такое было кары́цэ, деревянное кары́цэ и сечка, этой сечкой всё это изрубит это мясо мелко-мелко-мелко-мелко изрубит, а потом = пироги = пироги».Наверх

[17] Кроме самогона («винишка», «стопочки») хозяева могли подать колядующим сало, «сладенького» (Ник.), конфеток, орешки из теста пештенят для детей (Жер.), мяса, «хлеба кусок» (Н.), копейку, стряпню, картошку, семечек (Бор.), пирожков (М.К.), свиные ножки (в с. В.К. варили холодец). Наверх

[18] Мичкаева Е. Е. (Нов., 2008): «Юпки, кофты = лапти – у кого чё есть, то иz…платки. Вот так сито палóжут сверху ещё. Ещё вязаные скатертя́ были сверху вязаные, а сзади ади́н мужик абизáтельна идёт с = бичём, штобы не тронули наряжаных. Пели, плисáли». Наверх

[19] Зорькина А. Г. (Бор., 2008): «Клуба не было тада па баням хадили. Хто-нибуть эта фити́ль сделает, на караси́не сажгёт, на каменки палóжут, а астальные придут, сядут там = паю́т. = Плясать уж там в бане негде. Песни пают, шутят. [Пели песни] скрóмные ужэ = да, зрячие не пели. <…> Вот, я помню, этат какы-ы, сестра старшая – ани пайдут – вот, тавáрки придутz… тавáрками придут, пайдут в клуб – анá заставит баню тапи́ть. Мы для них баню тóпим, истóпица – ани́ придýт, нас вы́ганют дамóй ///, ага, ани́ сáми астáнуца там. Другой раз да бóле полночи там пабýдут, часов да трёх ли, другой раз раньше придут, кагдá как. <…> Не каждый день, нет. В суботу ужэ тёплые бани, а в васкресенье тоже еще тёплые каz… как кажуца, а вот среди недели какz… кака празникь, религéйный какой празникь, <тада уж среди недели халодные бани>, тада заставляют. Дравá принóсют, скáжут: “Вот эти дравá вазьми́те, эту бáню затапи́те!” вот ихнай = cичáс ведь па-бéламу, а тадá па-чёрнаму тапи́лися бани. Пакá баню им тóпишь, дыма дóсыта наглатáися. <…> Этат, сами взрослые каждый себе баню топит ужэ, эта к прáзнику Ражэствó, а эти ýлишники, дык уж тадá сабирáюца, вот = “У тех баню затапи́те”, “Вот у них бáня бýдит”. <…> У́лишники – маладёшь, на улицу пайдут ужэ – ýлишники. Стáры-та дóма, дети тóжэ дóма, а эти – ýлишники. <…> Они ужэ знали што у каво топица: “Мы вот эту баню заказáли”, “Там тёплая баня”. Лáвки так, и тáк лавки, на палаz… на палáти сядут, там палóг, на палáти сядут = сидят. Хто = хто шути́т расскáзыт, хто пéсни пают там, всё этат как. Расхóдюца, да = <есть расхóдюца, астáнуца и> = радя́т после э́тава ///». Наверх

[20] До войны на проруби в р. Каменушка мужчины делали надстройку изо льда, разукрашивали разноцветными красками. Это сооружение называли Иордань. С утра приходили люди из церкви с иконами (Бор.). Наверх

[21] Из спичек (или просто из дерева) делали один крест и запекали внутри теста. Кому достанется такое «печенье», тот «счастливый человек» (В.К.) или «тому терпение будет». В другой – могли положить монетку – «богатый будешь» (Жер.). Наверх

АТМ НГК – Архив традиционной музыки Новосибирской государственной консерватории им. М. И. Глинки. Мордовские коллекции музыкально-этнографических экспедиций 2007–2009, 2011 гг. в села Алтайского края, Кемеровской области и Красноярского края. Ед. хр. А0234 (рук. Н. В. Леонова), А0235 (рук. Н. В. Леонова), А0236 (рук. Н. В. Леонова, П. С. Шахов), А0243 (рук. Н. В. Леонова), А0250 (рук. П. С. Шахов), А0251 (рук. П. С. Шахов), А0252 (рук. П. С. Шахов).

Русяйкин 1986 – Русяйкин В.Б. Фольклорный материал, собранный во время фольклорно-музыкальных экспедиций (1983-1986 гг.) в мордовские населенные пункты Сибири. Ч. 1. Архив Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. Ед. хр. Л-837. 152 л.; Русяйкин В.Б. Фольклорный материал, собранный во время фольклорно-музыкальных экспедиций (1983-1986 гг.) в мордовские населенные пункты Сибири. Ч.2. Архив Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. Ед. хр. Л-836. 128 л.

Таракина 1975 – Таракина Э.Н. Фольклорный материал, собранный летом 1975 года в селах Залесовского района Алтайского края. Архив Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. Ед. хр. Л-517. Рукопись. 65 л.

Бояркин 1981 – Бояркин Н.И. Исторические корни мокша-мордовской народной музыки // Памятники мордовского народного музыкального искусства. В 3-х тт. Т.1. Мокшанские приуроченные песни и плачи междуречья Мокши и Инсара. Саранск: Мордов. кн. изд., 1981. С. 10–22.

Бояркин 1983 – Бояркин Н.И. Мордовское народное музыкальное искусство / Науч. ред. Е.В. Гиппиус. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1983. 184 с.

Бояркин, Бояркина 2004 – Бояркин Н.И., Бояркина Л.Б. Музыкальное искусство // Мордва. Очерки по истории, этнографии и культуре мордовского народа / Гл. редкол. Н.П. Макаркин (гл.ред.) и др. Саранск, 2004. С. 713–759.

Бояркина 2011 – Бояркина Л.Б. «Тундань прважама» (м.), «Тундонь ильтямо» (э.) («Проводы весны») // Бояркина Л.Б. Мордовская музыкальная энциклопедия / Под общ. ред. Н.И. Бояркина. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 2011. С. 334–336.

Бояркина 1988 – Бояркина Л.Б. Песенное искусство эрзянских переселенцев Среднего Заволжья (исследование) // Памятники мордовского народного музыкального искусства. В 3-х тт. Т. 3. Эрзянские приуроченные песни и плачи Заволжья / Сост. Н.И. Бояркин, под ред. Е.В. Гиппиуса. Саранск: Мордов. кн. изд., 1988. С. 8–51.

Виноградова, Толстая 1993 – Виноградова Л. Н., Толстая С. М. Символический язык вещей: веник (метла) в славянских обрядах и верованиях // Символический язык традиционной культуры. Балканские чтения – II. М., 1993. С. 3–36.

Ефимова 2004 – Ефимова М.Ф. Устное народное творчество // Мордва: очерки по истории, этнографии и культуре мордовского народа. – Гл. ред. Н.П. Макаркин. – Саранск: Морд. кн. из-во, 2004. – С. 509-529.

Шахматов 1910 – Извлечение из историко-этнографического описания Озерской волости Саратовского уезда, составленного А.Н. Минхом // Шахматов А.А. Мордовский этнографический сборник. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1910. С. 691–720.

Мельников 1981 – Мельников П.И. (Андрей Печерский) Очерки мордвы. Саранск: Мордов. кн. изд-во., 1981. 133 с.

ПМНМИ 1981 – Памятники мордовского народного музыкального искусства. В 3-х тт. Т. 1. Мокшанские приуроченные песни и плачи междуречья Мокши и Инсара / Сост. Н.И. Бояркин, под ред. Е.В. Гиппиуса. Саранск: Мордов. кн. изд.-во, 1981. 292 с.

ПМНМИ 1988 – Памятники мордовского народного музыкального искусства. В 3-х тт. Т. 3. Эрзянские приуроченные песни и плачи Заволжья / Сост. Н.И. Бояркин, под ред. Е.В. Гиппиуса. Саранск: Мордов. кн. изд., 1988. 337 с.

УПТМН 1981 – Устно-поэтическое творчество мордовского народа. Т. 7. Ч. 3. Календарно-обрядовые песни и заговоры / Общ. ред. Б. Кирдана. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1981. 304 c.

На главную страницу проекта