«Честное слово», N37 (815) от 19.09.2012 (оригинал)

Почему алтайцы верят в сказки

Сотрудники Института филологии СО РАН выпустили книгу «Несказочная проза алтайцев», которая стала 30-м томом в 60-томной серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока»

Проделанную работу новосибирских ученых-филологов можно считать удачей, ведь общаться им довелось с последними носителями древних сказаний. Бывает, что книга выходит из печати, а следом — приходит известие о том, что тот или иной рассказчик-знаток только что покинул этот мир.

Сказка — это то, что было

Что роднит алтайскую несказочную прозу, собственно, со сказкой — так это повторяющееся из произведения в произведение клише, наподобие русского «Утро вечера мудренее». Так, высказывание Ойрот-каана (хана) повторяют в своих преданиях не только алтайцы, но и шорцы, и тувинцы. Ойрот-каан, срезав хвост своего коня до середины, сказал: «Когда отрезанный хвост его снова отрастет до земли, я вновь вернусь».

Само понятие «несказочная» слегка вводит в заблуждение, ибо вовсе не обозначает сухое реалистичное повествование. Дело в том, что в фольклористике существует термин, который объединяет все прозаические жанры — мифы, легенды, предания (том сначала и назывался «Мифы, легенды, предания алтайцев») — у алтайского народа он носит название кеп-куучындар, что можно перевести как «старинный рассказ».

Так вот как раз для алтайского народа все рассказанное в мифах, легендах и преданиях — отнюдь не вымысел, а реальность — что, собственно, и объясняет название книги. Алтайский народ искренне верит в мифы, которые рассказывает.

«Мифы отражают субъективную, сакральную информацию — то, что народ якобы видел — он верит в это — в какие-то несуществующие реалии, — пояснила газете «Честное слово» один из составителей книги старший научный сотрудник Надежда Ойноткинова. — Есть мифы о невидимых существах, например, алмысах — оборотнях с медными ногтями, которые живут в горах семьями, изредка встречаются людям и почти невидимы (в современном мире их часто называют йети)».

Иногда духи стреноживают лошадей и не отпускают попавшегося им на пути человека (место скопления злых духов в народе называют тургаком) — до тех пор, пока пленник не осознает необходимость прочтения молитвы или не угостит духов табаком или аракой (молочным алкогольным напитком).

Мифологическими вымыслами пронизаны все истории «Несказочной прозы», поскольку алтайский народ издревле сохранял свои архаические анимистические верования в силы природы. Так что их легенды и предания пронизаны не только древней мифологией, но и уже современными мифологическими вымыслами.

Однако при этом все легенды и предания не лишены историзма — в книге прослеживаются отголоски вполне реальных событий двухсот-трехсотлетней давности, что весьма логично: взять хотя бы наши русские предания про трех богатырей — конечно, народ наделял их сверхъестественными возможностями, но наверняка делал это в благодарность за избавление от иноземцев.

Так, в книге находят отражение события XVIII века — когда Горный Алтай находился между китайцами (маньчжурами) и ойратами (джунгарами).

В частности, имеется упоминание о вхождении 12 алтайских зай-санов (местных правителей) в русское подданство (по собственному желанию). Соответственно, в книге встречаются вполне исторические личности, однако, как и подобает фольклорным повествованиям, в некоторых случаях они приобретают сказочные черты.

Кстати, что любопытно: описаны исторические события очень длинно и подробно — удивительно, что народ вплоть до XX века сохранял их в форме устных преданий. При этом, как заверила нас Надежда Ойноткинова, никаких праздников у современных алтайцев, связанных со своими героями, нет: «Единственная оставшаяся у нас память — это то, что Алтайская автономная область вплоть до середины 40-х годов называлась Ойротской автономной областью. Ойратами назывались монголы в джунгарском государстве  (алтайцы долгое время находились под их влиянием, и некоторые исторические лица — Шуну, Амыр-Санаа, Ойрот-каан — также нашли отражение в книге). У нас даже словарь имеется, составленный в 1947 году, который так и называется — ойротско-русский».

А вот официальный национальный фольклорный праздник все-таки имеется и носит название Эл-Ойын. Там как раз можно увидеть театрализованные постановки в виде отрывков из известных сказаний или поэм. Хоть Эл-Ойын незатейливо именуется праздником народных игр, в его рамках алтайцы отмечают и крупные даты, связанные с вхождением Алтая в состав России.

Свое. Чужое. Наше

Решение об издании серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» было принято в 1981 году. В гуманитарной науке подобное масштабное мероприятие (60 томов как-никак, по 500 страниц каждый!) было осуществлено впервые. Равно как и впервые были представлены все крупные фольклорные жанры в единой серии — эпос, сказки, обрядовый фольклор, песни, мифы, легенды и предания.

 Тот факт, что у народов Сибири до сих пор сохранился героический эпос, уже сам по себе является уникальным явлением в культуре и науке. Если былины, скажем, русского народа давно уже утрачены, забыты и не исполняются, то у алтайцев, шорцев, хакасов, тувинцев, якутов, бурят героический эпос еще бытует. Другое дело, что носителями его являются представители, как правило, старшего поколения. В этой связи так важно было для составителей УСПЕТЬ зафиксировать.

Записи велись вживую (к книге крепится также компакт-диск с аудио-повествованиями), затем шла обработка — когда расшифровывается аудиозапись, готовится перевод с раскрытием  смыслового, образного и научного уровня произведений — таким образом, чтобы памятники засверкали так же, как они звучат на своем родном языке, чтобы они были интересны русскоязычному читателю, пояснила нам заведующая сектором фольклора народов Сибири, д.ф.н, профессор Евгения Кузьмина. Вообще же серия двуязычна: выходит на 34 языках сибирских и дальневосточных народов с переводом на русском языке. Том 30-й также двуязычный: тексты представлены как на языке оригинала, так и в русском переводе.

В рукописных фондах хранятся некоторые классические образцы записанного ранее (которые, собственно, и вошли в состав тома). Теперь же наряду с имеющимися высокохудожественными текстами — типичными образцами, иллюстрирующими былое состояние фольклора алтайского народа, читателям стало доступно и современное бытование легенд. То есть тома серии показывают фольклор в развитии — от классики до современности.

Интересен в алтайском фольклоре пласт заимствованных сюжетов — как от христианских народов (русских), так и сформировавшихся под влиянием буддистской мифологии и религии (от монголов, китайцев через ламаизм).

Особенно это заметно в легендах о Ное и потопе, которые в контексте фольклора алтайцев идут очень вариативно, обрастая какими-то другими местными мифами. «Эти христианские легенды как бы адаптируются к алтайской среде и в фольклоре часто обременяются мифическими рассказами о духах — хозяевах гор, рек, Нижнего мира, а также адаптируются к тем топонимическим (и иным) преданиям (о происхождении рек, гор и т.п.), которые возникли якобы после потопа на Алтае», — комментирует Надежда Ойноткинова.

Когда Ной сажает жену в ковчег, у нее рвется с задней стороны халат — так объясняют алтайцы происхождение разреза в чегедеке.

Вот другой пример: в легенде о потопе ковчег строит не Ной в одиночку, а два брата — Эрлик и Ульген. К самому сюжету присоединяется сюжет из монгольской легенды, как эти творцы состязались в том, кто из них будет править миром (у кого из чашки первым вырастет цветок).

В легенде о том, как Эрлик коварно обманул своего брата,  проскальзывает отражение человеческих черт: проворности и хитроумия — коренных черт монгольского народа. Интересно, что эти  качества отнюдь не порицаются, поскольку они  демонстрируют ловкость персонажей.

В фольклоре  крещеных теленгитов, впитавших  библейскую мораль, прослеживается мысль о том, что верующий человек более благополучен в обществе.

Моральный контекст имеют и рассказы, повествующие о происхождении тех или иных видов животных, ведь, сотворяя то или иное существо, божество либо наделяло его какой-то силой, ловкостью либо, напротив, наказывало.

Некоторые абсолютно идентичные легенды те или иные народы и вовсе пытаются «перетянуть» на свою сторону. Например, культурный герой (строитель мостов, дорог, оросительных каналов) Сартакпай в преданиях одних народов Сибири (зафиксированных у монголов и китайских тувинцев) направляет русло реки Кобдо в Пекин, а у других (алтайцев) Сартакпай строит мост через реку Катунь.

«Сибирские предания очень схожи с циклом о китайском культурном герое Да Юе. Причем разные детали сибирских преданий присутствуют и у самих китайцев, — поясняет Надежда Ойноткинова. — Сартакпай ударяет камнем лису, а усмиритель потопа Да Юй — уже лису девятихвостую (что в китайской культуре имело, видимо, какое-то свое символическое значение — например такое, что чем старше лиса и сильнее, тем больше у нее хвостов. Значит, тем почетнее герой, усмиривший ее). Или, например, у тайваньцев, китайцев и дальневосточных народов существует миф о том времени, когда «над землею стояло десять солнц». У сибирских народов этот миф получил отголоски в виде мифа о человеке, который стрелял в птицу и промахнулся (и в наказание превратил себя в животное). В китайской же мифологии искусный стрелок стрелял как раз в эти лишние солнца, уничтожая опасность.

Однако мы не можем сказать, кто у кого заимствовал, поскольку границы фольклора открыты».

Яна ДОЛЯ,
«ЧЕСТНОЕ СЛОВО»